Книга Три девушки в ярости - Изабель Пандазопулос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они все сразу отказались, они меня почти испугали, могу тебя уверить! Если бы ты видела всё, что происходит в Нанте! У меня нет ни малейшего желания попасть в плен к разъярённым типам, добела раскалившимся от подначек обезумевшей толпы. Я уже не понимаю, как успокоить своих служащих. Они упрекают меня во всём на свете и ни в чём конкретно. Например, сегодня утром они вдруг решили, что тоже должны иметь право входить через дверь, предназначенную для клиентов, хотя уже давно работники заходят через служебный вход, который ведёт на улочку за банком! Я на секунду вдруг подумал, а не подменили ли их! Попытался объяснить им, почему это невозможно, но ими овладело настоящее исступление! Сейчас банк прекратил работать! В зале для совещаний женщины устроили детские ясли и требуют зарплат, равных с мужчинами, делающими ту же работу. И что они потребуют ещё?!
Как только закончится этот кавардак, как только они снова по-хорошему рассядутся за свои конторки, уж я найду способ избавиться от этих поджигательниц и сочувствующих им городских товарищей.
Но пока что люди маршируют по улицам с одним и тем же транспарантом:
За солидарность студентов, преподавателей и рабочих!
Кто мог бы представить, что выдастся такой вот май?!
Мне не терпится приехать этим летом к вам, в Базоль, где ничего не изменится. Спасибо за ваше постоянство и ваше понимание, дорогая моя, сегодня оно для меня ещё драгоценнее, чем вчера!
Ильза — Сибилле
Париж,
14 мая 1968
Дорогая моя Сибилла!
Сегодня 11 мая. Ты уже несколько дней как должна быть в Париже. И мы бы спокойно болтали о том о сём под липами парка в Базоле. А Дитер уже был бы помолвлен…
Но события в который раз оказались сильнее наших планов. У меня чувство, что вся моя жизнь соткана из этих сюрпризов, то добрых, то печальных. И нужно, чтобы я их принимала. Что я и делаю, насколько могу. Но сейчас у меня и вправду ощущение, что это уж слишком. Я больше не знаю, на каком я свете.
Несколько дней назад к нам нагрянули Магда и Иоганн. О них тебе беспокоиться нечего, у них всё хорошо. У обеих наших дочерей глазки блестят с утра до вечера. Они всегда вместе, и болтают, и щебечут, и ликуют, и воодушевлены донельзя. А главное — они ПРОТЕСТУЮТ!!! И я им немного завидую…
Я совершенно перепахана всем, что происходит под нашими окнами. Уже целую вечность я не чувствовала в себе такой жажды жизни… Это восстание вывело меня из долгой летаргии. Максим не понимает, его тревожат дела бизнеса, его сбило с толку это оживление. Мы спорим до хрипоты. Он опять хотел спровадить меня к своей матери! Кончилось тем, что я предложила ему на время разъехаться. На что он ответил отказом.
Мне трудно даже вообразить свою жизнь без него. Мы столько всего пережили вместе. Но я не выношу его прихотей и его манеры считать меня женщиной-ребёнком, слегка глуповатой, эгоистичной, требовательной и ничегошеньки не смыслящей в его заботах, истинных заботах и тревогах настоящего мужчины — то есть в деньгах и власти.
Кончилось тем, что он ушёл на несколько дней к любовнице. Что ж, по крайней мере, не будет спать у себя в кабинете. Я ничего об этом не знаю. Но мне дышится легче, с тех пор как я его больше не вижу. Сама себе удивляюсь. Не знаю, что со мной происходит…
В первый день мятежей я долго-долго стояла у окна, парализованная этим насилием. А потом увидела одного из манифестантов — он нёс кого-то на плечах. Он взывал о помощи, а вокруг никого не было. Я не раздумывая выскочила на улицу помочь ему, и мы внесли его товарища в гостиную. Должно быть, парень рассказал об этом среди своих, потому что в ту же ночь и в последовавшие за ней ко мне втащили и других. Моя квартирка превратилась в приёмную скорой помощи… Каждое утро я встаю и делаю по полной программе всё — компрессы и дезинфекцию. Знаешь, я вновь обрела все навыки времён войны. И вспомнила, как мне важно чувствовать себя полезной. Твоя дочь помогает мне до изнеможения. Она по много часов слушает их, люди охотно доверяются ей, и она любит выслушивать их рассказы о себе. Она сказала мне, что хочет стать психологом… И я считаю, что это занятие ей подходит.
Я рада, что снова встретилась с Магдой. Кончилось тем, что я призналась ей: сейчас я считаю, что она была права, что всегда лучше обсуждать, задавать вопросы. А ещё я сказала ей, что её дедушки и бабушки, скорее всего, живы. Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, но я больше не могу притворяться. Я рассказала ей всё, что знаю сама. Что они живы, укрылись в Южной Америке. И что мой отец был значительным лицом в администрации Геббельса. Едва услышав об этом, она заскрипела зубами и вышла из комнаты, не проронив ни слова. Больше мы не заговаривали на эту тему. Зато теперь, если мы смотрим в глаза друг другу, я могу выдерживать её взгляд без стыда за то, что от неё скрывала. Знаю, не за горами и другие вопросы. Нам нужно быть к ним готовыми. Я считаю, что она имеет право на правду, раз уж она от нас её требует.
И ещё на одном я настаиваю, Сибилла, прости уж. Ты должна рассказать своей дочери о Лотте. Ей это очень нужно.
Я сознаю, хорошо сознаю, сочиняя это письмо тебе, до какой степени мне легко разговаривать с тобой о Магде! А вот с Сюзанной всё труднее. Она вечно в ярости на меня! Когда я говорю с ней, она не даёт мне даже закончить начатую фразу, обрывает меня. Я считаю её эгоцентричной, гиперчувствительной и даже с некоторых пор решительно истеричкой! И поэтому не могу больше выносить её капризов и постоянного сарказма. Мне кажется, что я вообще не должна была принимать эту греческую коммунистку под свой кров — от этого всё стало только хуже… Но нет, сама знаю, что эта мысль несправедлива. Как будто это была вина Клеомены… Бедняжка!
Сама уж не знаю что несу…
Думаю, что и правда скоро уйду от Максима. Оставив ему Леона. Хотя бы на время.
Если не сделаю этого сейчас, думаю, скоро от всего этого умру.
А что, ты правда хочешь, чтобы я этим летом на несколько недель приехала в Берлин? Я могла бы снять домик недалеко от тебя… Мне и правда необходимо тебя видеть. Ответь поскорее.
P. S. Не забудь же, напиши Магде.
Сюзанна — Деборе
Париж,
20 мая 1968
Да что ж ты, в конце концов, делаешь, Дебора, в своей бретонской глуши, когда мы стараемся изменить мир в Париже, в Лионе, в Марселе и далее везде?
Мне сказали, что твой отец болен… Но, честно говорю, если всё не так тяжко, прошу тебя, возвращайся быстрее! Тебя ужасно не хватает в эти чудесные деньки!!!
Я искала тебя повсюду!!! На улицах, в аудиториях, в кафешках, в театре «Одеон», распахнувшем свои двери, и на заводах, где трудяги превратили свои рабочие места в игровые площадки. Я видела, как они играют в бадминтон или футбол — прямо посреди станков, при этом митингуя, требуя увеличения зарплат, но не только. Они хотят высвободить побольше личного времени, чтобы отдохнуть или поехать в отпуск, они хотят разговаривать друг с другом — обо всём на свете и ни о чём, о том, что их волнует, гнетёт, подавляет. Что-то носится в воздухе, лёгкое, счастливое. Погода прекрасная, мы гордо подняли головы, лица у всех сияют. Как будто дует ветер каникул, как будто всё обновляется и больше нет ни привычек, ни обязанностей… Остаётся главное, суть — вопрос о смысле той жизни, которую ты ведёшь, смысле наслаждения, которое хочешь испытать, свободы, которой так нам не хватает, времени — его всегда слишком мало на наслаждения жизнью, и на чтение, и чтобы подумать и оглянуться вокруг себя.
